Неточные совпадения
Его стройная фигура и
сухое лицо с небольшой темной бородкой; его не сильный, но внушительный
голос, которым он всегда умел сказать слова, охлаждающие излишний пыл, — весь он казался человеком, который что-то знает, а может быть, знает все.
Явилась кругленькая хозяйка с подносом в руках и сказала
сухим, свистящим сквозь зубы
голосом, совершенно не совпадающим с ее фигурой, пышной, как оладья...
В соседнем отделении
голоса звучали все громче, торопливее, точно желая попасть в ритм лязгу и грохоту поезда. Самгина заинтересовал остроносый: желтоватое лицо покрыто мелкими морщинами, точно сеткой тонких ниток, — очень подвижное лицо, то — желчное и насмешливое, то — угрюмое. Рот — кривой,
сухие губы приоткрыты справа, точно в них торчит невидимая папироса. Из костлявых глазниц, из-под темных бровей нелюдимо поблескивают синеватые глаза.
За кучера сидел на козлах бородатый, страховидный дворник Марины и почти непрерывно беседовал с лошадьми, —
голос у него был горловой, в словах звучало что-то похожее на холодный,
сухой свист осеннего ветра.
— Тетка права, — сочным
голосом, громко и с интонациями деревенской девицы говорила Марина, — город — гнилой, а люди в нем —
сухие. И скупы, лимон к чаю режут на двенадцать кусков.
Она уже не шептала,
голос ее звучал довольно громко и был насыщен гневным пафосом. Лицо ее жестоко исказилось, напомнив Климу колдунью с картинки из сказок Андерсена.
Сухой блеск глаз горячо щекотал его лицо, ему показалось, что в ее взгляде горит чувство злое и мстительное. Он опустил голову, ожидая, что это странное существо в следующую минуту закричит отчаянным криком безумной докторши Сомовой...
Около полуночи стрелки ушли в палатки и, лежа на
сухой траве, рассказывали друг другу анекдоты, острили и смеялись. Мало-помалу
голоса их стали затихать, реплики становились все реже и реже. Стрелок Туртыгин пробовал было возобновить разговор, но ему уже никто не отвечал.
Угловатые, несколько
сухие манеры ее и насмешки, высказываемые тем
голосом, который при первой встрече так странно провел мне по сердцу, вызвали резкий отпор.
— Имение большое, не виден конец, а посередке дворец — два кола вбито, бороной покрыто, добра полны амбары, заморские товары, чего-чего нет, харчей запасы невпроед: сорок кадушек соленых лягушек, сорок амбаров
сухих тараканов, рогатой скотины — петух да курица, а медной посуды — крест да пуговица. А рожь какая — от колоса до колоса не слыхать бабьего
голоса!
Тонкий, высокий,
сухой, желтый, он говорил всегда врастяжку, звенящим, не то жалобным, не то угрожающим
голосом.
Нотариус оседлал нос очками, придвинул бумагу к самой свече и прочел ее до конца с большим вниманием. Потом он через очки посмотрел на клиента, пожевал
сухими губами и опять принялся перечитывать с самого начала. Эта деловая медленность начинала злить Харитона Артемьича. Ведь вот как эти приказные ломаются над живым человеком! Кажется, взял бы да и стукнул прямо по башке старую канцелярскую крысу. А нотариус сложил попрежнему духовную и, возвращая, проговорил каким-то деревянным
голосом...
Не помню, как я очутился в комнате матери у бабушки на коленях, пред нею стояли какие-то чужие люди,
сухая, зеленая старуха строго говорила, заглушая все
голоса...
Кроме превосходства в величине, кроншнеп первого разряда темно-коричневее пером и
голос имеет короткий и хриплый; он выводит иногда детей в
сухих болотах и в опушках мокрых, поросших большими кочками, мохом, кустами и лесом, лежащих в соседстве полей или степных мест; изредка присоединяется к нему кроншнеп средний, но никогда малый, который всегда живет в степях и который пером гораздо светлее и крапинки на нем мельче;
голос его гораздо чище и пронзительнее, чем у среднего кроншнепа, крик которого несколько гуще и не так протяжен.
С этим же криком бегает он иногда по болоту, а все чаще издает эти звуки, сидя на сучке
сухого дерева, или на высоком пне, или даже на кусту; последнее, впрочем, бывает очень редко; знаю я также, что токующих бекасов, разумеется, самцов, охотники-промышленники приманивают на
голос самки и бьют сидячих.
Голос витютина по-настоящему нельзя назвать воркованьем: в звуках его есть что-то унылое; они протяжны и более похожи на стон или завыванье, очень громкое и в то же время не противное, а приятное для слуха; оно слышно очень издалека, особенно по зарям и по ветру, и нередко открывает охотнику гнезда витютина, ибо он любит, сидя на сучке ближайшего к гнезду дерева, предпочтительно
сухого, выражать свое счастие протяжным воркованьем или, что будет гораздо вернее, завываньем.
Часам к десяти они ушли далеко. Лес остался синей полосой на горизонте. Кругом была степь, и впереди слышался звон разогреваемой солнцем проволоки на шоссе, пересекавшем пыльный шлях. Слепцы вышли на него и повернули вправо, когда сзади послышался топот лошадей и
сухой стук кованых колес по щебню. Слепцы выстроились у края дороги. Опять зажужжало деревянное колесо по струнам, и старческий
голос затянул...
— Мне безразлично, — ответил он вздрагивающим
голосом и, обняв рукой горячее,
сухое тело Женьки, потянулся губами к ее лицу. Она слегка отстранила его.
Ихменевы не могли надивиться: как можно было про такого дорогого, милейшего человека говорить, что он гордый, спесивый,
сухой эгоист, о чем в один
голос кричали все соседи?
Мать слушала ее рассказы, смеялась и смотрела на нее ласкающими глазами. Высокая,
сухая, Софья легко и твердо шагала по дороге стройными ногами. В ее походке, словах, в самом звуке
голоса, хотя и глуховатом, но бодром, во всей ее прямой фигуре было много душевного здоровья, веселой смелости. Ее глаза смотрели на все молодо и всюду видели что-то, радовавшее ее юной радостью.
Мать видела эту тоску в
сухом блеске зеленых глаз женщины, на ее худом лице, слышала в
голосе. Ей захотелось утешить ее, приласкать.
— Добрый вечер, ненько! — раздался знакомый
голос, и на плечи ее легли
сухие, длинные руки.
Тревожно носились по воздуху свистки полицейских, раздавался грубый, командующий
голос, истерично кричали женщины, трещало дерево оград, и глухо звучал тяжелый топот ног по
сухой земле.
Нервным движением поправив очки, Николай помог ей надеть кофту и, пожимая руку ее
сухой, теплой рукой, сказал вздрагивающим
голосом...
— К вашим услугам, Владимир Ефимыч, — ответил Ромашов с фальшивой развязностью, но дрогнувшим
голосом. Он нагнулся, сорвал прошлогоднюю
сухую коричневую былинку и стал рассеянно ее жевать. В то же время он пристально глядел, как в пуговицах на пальто Николаева отражалась его собственная фигура, с узкой маленькой головкой и крошечными ножками, но безобразно раздутая в боках.
Он говорил это радушно, с любезной улыбкой, но в его
голосе и глазах Ромашов ясно уловил то же самое отчужденное, деланное и
сухое выражение, которое он почти бессознательно чувствовал, встречаясь с Николаевым все последнее время.
Она это стала слушать, и вечищами своими черными водит по
сухим щекам, и, в воду глядя, начала гулким тихим
голосом...
— Это не вздор!.. — повторил вице-губернатор, выпивая вино и каким-то задыхающимся
голосом. — Про меня тысячи языков говорят, что я человек
сухой, тиран, злодей; но отчего же никто не хочет во мне заметить хоть одной хорошей человеческой черты, что я никогда не был подлецом и никогда ни пред кем не сгибал головы?
Зашли в лес — и долго там проплутали; потом очень плотно позавтракали в деревенском трактире; потом лазали на горы, любовались видами, пускали сверху камни и хлопали в ладоши, глядя, как эти камни забавно и странно сигают, наподобие кроликов, пока проходивший внизу, невидимый для них, человек не выбранил их звонким и сильным
голосом; потом лежали, раскинувшись, на коротком
сухом мохе желто-фиолетового цвета; потом пили пиво в другом трактире, потом бегали взапуски, прыгали на пари: кто дальше?
Тогда все получало для меня другой смысл: и вид старых берез, блестевших с одной стороны на лунном небе своими кудрявыми ветвями, с другой — мрачно застилавших кусты и дорогу своими черными тенями, и спокойный, пышный, равномерно, как звук, возраставший блеск пруда, и лунный блеск капель росы на цветах перед галереей, тоже кладущих поперек серой рабатки свои грациозные тени, и звук перепела за прудом, и
голос человека с большой дороги, и тихий, чуть слышный скрип двух старых берез друг о друга, и жужжание комара над ухом под одеялом, и падение зацепившегося за ветку яблока на
сухие листья, и прыжки лягушек, которые иногда добирались до ступеней террасы и как-то таинственно блестели на месяце своими зеленоватыми спинками, — все это получало для меня странный смысл — смысл слишком большой красоты и какого-то недоконченного счастия.
Княгиня Вера с неприятным чувством поднялась на террасу и вошла в дом. Она еще издали услышала громкий
голос брата Николая и увидела его высокую,
сухую фигуру, быстро сновавшую из угла в угол. Василий Львович сидел у ломберного стола и, низко наклонив свою стриженую большую светловолосую голову, чертил мелком по зеленому сукну.
— Во всяком случае, дело это теперь кончено и рассказано, а стало быть, можно и перестать о нем, — прибавил он, и какая-то
сухая, твердая нотка прозвучала в его
голосе. Варвара Петровна поняла эту нотку; но экзальтация ее не проходила, даже напротив.
Хозяин словно преобразился. Лицо у него сделалось суровое,
голос резкий,
сухой.
Так, глядя на зелень, на небо, на весь божий мир, Максим пел о горемычной своей доле, о золотой волюшке, о матери сырой дуброве. Он приказывал коню нести себя в чужедальнюю сторону, что без ветру
сушит, без морозу знобит. Он поручал ветру отдать поклон матери. Он начинал с первого предмета, попадавшегося на глаза, и высказывал все, что приходило ему на ум; но
голос говорил более слов, а если бы кто услышал эту песню, запала б она тому в душу и часто, в минуту грусти, приходила бы на память…
Сухим, резким
голосом Хрипач передал Передонову дошедшие до него слухи, — из достоверных источников, прибавил он, — о том, что Передонов ходит на квартиры к ученикам, сообщает их родителям или воспитателям неточные сведения об успехах и поведении их детей и требует, чтобы мальчиков секли, вследствие чего происходят иногда крупные неприятности с родителями, как, например, вчера в клубе с нотариусом Гудаевским.
Хрипач похлопал его по плечу и сказал
голосом, которому постарался придать сердечность, а все же
сухим...
Хрипач сильно покраснел, и
голос его звучал еще
суше и отчетливее. В другое время эти признаки директорова гнева приводили Передонова в замешательство. Но теперь он не смущался.
Стебли трав щёлкали по голенищам сапог, за брюки цеплялся крыжовник, душно пахло укропом, а по ту сторону забора кудахтала курица, заглушая
сухой треск скучных слов, Кожемякину было приятно, что курица мешает слышать и понимать эти слова, судя по
голосу, обидные. Он шагал сбоку женщины, посматривая на её красное, с облупившейся кожей, обожжённое солнцем ухо, и, отдуваясь устало, думал: «Тебе бы попом-то быть!»
Говоря о колдовстве, она понижала
голос до жуткого шёпота, её круглые розовые щёки и полная, налитая жиром шея бледнели, глаза почти закрывались, в словах шелестело что-то безнадёжное и покорное. Она рассказывала, как ведуны вырезывают человечий след и наговорами на нём
сушат кровь человека, как пускают по ветру килы [Кила — грыжа — Ред.] и лихорадки на людей, загоняют под копыта лошадей гвозди, сделанные из гробовой доски, а ночью в стойло приходит мертвец, хозяин гроба, и мучает лошадь, ломая ей ноги.
Её
голос зазвучал
суше, поучительнее, а слова сыпались мерно и деловито.
Пытливо оглядывая толпу склонившихся пред ним людей, глаза его темнели, суживались, лицо на минуту становилось строгим и
сухим. Потом вокруг тонкого носа и у налимьего рта собирались морщинки, складываясь в успокоительную, мягкую улыбку, холодный блеск глаз таял, из-под седых усов истекал бодрый, ясный, командующий
голос...
Собака взглянула на него здоровым глазом, показала ещё раз медный и, повернувшись спиной к нему, растянулась, зевнув с воем. На площадь из улицы, точно волки из леса на поляну, гуськом вышли три мужика; лохматые, жалкие, они остановились на припёке, бессильно качая руками, тихо поговорили о чём-то и медленно, развинченной походкой, всё так же гуськом пошли к ограде, а из-под растрёпанных лаптей поднималась
сухая горячая пыль. Где-то болезненно заплакал ребёнок, хлопнула калитка и злой
голос глухо крикнул...
Сад кутался пеленою душного сумрака; тяжёлая, оклеенная пылью листва не шелестела, в
сухой траве, истощённой жаждою, что-то настойчиво шуршало, а в тёмном небе, устало и не сверкая, появились жёлтенькие крапинки звёзд. Кто-то негромко стучал в монастырские ворота, в устоявшейся тишине неприютно плавал всхлипывающий тонкий
голос...
Где-то близко рассыпался
сухой, досадный треск, стало слышно тяжёлое и ленивое шарканье ног по земле и старческий
голос, бормотавший...
Так и сделали, а потом Катарина и эта
сухая ведьма Лючия, крикунья, чей
голос слышно на три мили, — принялись за бедного Джузеппе: призвали и давай щипать его душу, как старую тряпку...
При напоминании о дочери прибаутки и улыбки исчезали у сапожника, — точно ветер осенний
сухие листья с дерева срывал. Жёлтое лицо его вытягивалось, он сконфуженным, тихим
голосом говорил...
— А ты, — вдруг раздался
сухой и спокойный
голос Ильи, — прежде чем с господами в разговор вступать, спроси: «Позвольте, мол, поговорить, сделайте милость…» На колени встань…
— Преподобие отче Тихоне, моли бога о на-ас… — хрустевшим, как
сухие листья,
голосом напевал Терентий, возясь в комнате.
Ей не хотелось говорить, но отец настаивал, и
голос его становился все
суше и сердитей. Тогда она беспокойно спросила его...
Сухой, ровный
голос точно сёк мальчика.
Евсей немедленно сделал это. Окно выходило на крышу соседнего дома. На ней — трубы, четыре, все одинаковые. Посмотрел на звёзды тоскливыми глазами робкого зверька, посаженного в клетку, но звёзды ничего не говорили его сердцу. Свалился на сундук, закутался с головой одеялом и крепко закрыл глаза. Стало душно, он высунул голову и, не открывая глаз, прислушался — в комнате хозяина раздался
сухой, внятный
голос...